Неточные совпадения
Измучившееся чахоточное лицо ее смотрело страдальнее, чем когда-нибудь (к тому же на улице, на солнце, чахоточный всегда кажется больнее и обезображеннее, чем дома); но
возбужденное состояние ее не прекращалось, и она с каждою минутой
становилась еще раздраженнее.
Самгин отошел от окна, лег на диван и
стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную,
возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких волос.
Самгину казалось, что
становится все более жарко и солнце жестоко выжигает в его памяти слова, лица, движения людей. Было странно слышать
возбужденный разноголосый говор каменщиков, говорили они так громко, как будто им хотелось заглушить крики солдат и чей-то непрерывный, резкий вой...
Он обнимал талию женщины, но руки ее
становились как будто все тяжелее и уничтожали его жестокие намерения, охлаждали мстительно
возбужденную чувственность. Но все-таки нужно было поставить женщину на ее место.
«Люди с каждым днем
становятся все менее значительными перед силою
возбужденной ими стихии, и уже многие не понимают, что не они — руководят событиями, а события влекут их за собою».
Он потрясал в воздухе своей винтовкой. В таком
возбужденном состоянии я никогда его не видывал. В глазах Дерсу была видна глубокая вера в то, что тигр, амба, слышит и понимает его слова. Он был уверен, что тигр или примет вызов, или оставит нас в покое и уйдет в другое место. Прождав 5 минут, старик облегченно вздохнул, затем закурил свою трубку и, взбросив винтовку на плечо, уверенно пошел дальше по тропинке. Лицо его снова
стало равнодушно-сосредоточенным. Он «устыдил» тигра и заставил его удалиться.
В это время заплакала во сне сестренка. Они спохватились и прекратили спор, недовольные друг другом. Отец, опираясь на палку, красный и
возбужденный, пошел на свою половину, а мать взяла сестру на колени и
стала успокаивать. По лицу ее текли слезы…
Одна за другой отходили полуроты, и с каждым разом все ярче,
возбужденней и радостней
становились звуки полкового марша.
Произошло его отсутствие оттого, что капитан,
возбужденный рассказами Миропы Дмитриевны о красоте ее постоялки, дал себе слово непременно увидать m-lle Рыжову и во что бы то ни
стало познакомиться с нею и с матерью ее, ради чего он, подобно Миропе Дмитриевне,
стал предпринимать каждодневно экскурсии по переулку, в котором находился домик Зудченки, не заходя, впрочем, к сей последней, из опасения, что она начнет подтрунивать над его увлечением, и в первое же воскресенье Аггей Никитич, совершенно неожиданно для него, увидал, что со двора Миропы Дмитриевны вышли: пожилая, весьма почтенной наружности, дама и молодая девушка, действительно красоты неописанной.
И тут,
стало быть, либеральное начальство явилось нашим защитником против народной немезиды, им же, впрочем, по недоумению
возбужденной.
Он мягким, но необыкновенно сильным движением усадил ее на кровать и уселся с нею рядом. Дрожащими руками он взялся за ее кофточку спереди и
стал ее раскрывать. Руки его были горячи, и точно какая-то нервная, страстно
возбужденная сила истекала из них. Он дышал тяжело и даже с хрипом, и на его покрасневшем лице вздулись вверх от переносицы две расходящиеся ижицей жилы.
Один из ратников,
возбужденный торжественностью природы, затянул вполголоса протяжную песню; другие
стали ему подтягивать, и вскоре все голоса слились в один хор, который звучными переливами далеко раздавался под дремучим навесом дерев…
С двенадцати лет эта головка, покрытая темными кудрями,
стала работать; круг вопросов,
возбужденных в ней, был не велик, совершенно личен, тем более она могла сосредоточиваться на них; ничто внешнее, окружающее не занимало ее; она думала и мечтала, мечтала для того, чтоб облегчить свою душу, и думала для того, чтоб понять свои мечты.
(Все смотрят на
возбужденное лицо Власа.
Становится очень тихо.)
Она видела издали фигуру брата, похожего на краба, он ползал по лесам, с тростью в руке, в измятой шляпе, пыльный, серый, точно паук; потом, дома, она пристально смотрела в его
возбужденное лицо, в темные глаза — они
стали мягче и яснее.
И он несколько раз издал свои странные звуки и взялся за чай. Чай был страшно крепкий, не было воды, чтобы его разбавить. Я чувствовал, что меня волновали особенно выпитые мною два стакана. Должно быть, и на него действовал чай, потому что он
становился всё
возбужденнее и
возбужденнее. Голос его
становился всё более и более певучим и выразительным. Он беспрестанно менял позы, то снимал шапку, то надевал ее, и лицо его странно изменялось в той полутьме, в которой мы сидели.
Я,
возбуждённый,
стал рассказывать ему о жизни Христа. Он слушал сначала со вниманием, потом оно постепенно ослабевало и, наконец, заключилось зевком.
Всегда
возбужденные статьями газет, выводами только что прочитанных книг, событиями в жизни города и университета, они по вечерам сбегались в лавочку Деренкова со всех улиц Казани для яростных споров и тихого шепота по углам.
Я так была отуманена этою, внезапно
возбужденною, как мне казалось, любовью ко мне во всех посторонних, этим воздухом изящества, удовольствий и новизны, которым я дышала здесь в первый раз, так вдруг исчезло здесь его, подавлявшее меня, моральное влияние, так приятно мне было в этом мире не только сравняться с ним, но
стать выше его, и за то любить его еще больше и самостоятельнее, чем прежде, что я не могла понять, что неприятного он мог видеть для меня в светской жизни.
Если литература идет не впереди общественного сознания, если она во всех своих рассуждениях бредет уже по проложенным тропинкам, говорит о факте только после его совершения и едва решается намекать даже на те будущие явления, которых осуществление уже очень близко; если возбуждение вопросов совершается не в литературе, а в обществе, и даже
возбужденные в обществе вопросы не непосредственно переходят в литературу, а уже долго спустя после их проявления в административной деятельности; если все это так, то напрасны уверения в том, будто бы литература наша
стала серьезнее и самостоятельнее.
Он вызывающе
стал на дороге, веселый, пьяный и
возбужденный. Семенов посмотрел на него холодным взглядом.
Голоса мужа и жены
становились все
возбужденнее, смех толпы все громче. Опасаясь, что в случае задержки все это может кончиться какой-нибудь катастрофой, я быстро перебежал через небольшую площадку и
стал открывать свои ворота, в уверенности, что Степан едет к нам, и с намерением у своих ворот заступиться за него и остановить толпу.
Матвей пошатнулся, и лицо его в одно мгновение
стало спокойным, равнодушным; Яков, тяжело дыша,
возбужденный и испытывая удовольствие оттого, что бутылка, ударившись о голову, крякнула, как живая, не давал ему упасть и несколько раз (это он помнил очень хорошо) указал Аглае пальцем на утюг, и только когда полилась по его рукам кровь и послышался громкий плач Дашутки, и когда с шумом упала гладильная доска и на нее грузно повалился Матвей, Яков перестал чувствовать злобу и понял, что произошло.
Возбужденный борьбою, поручик глядел на смеющееся, наглое лицо Сусанны, на жующий рот, тяжело дышащую грудь и
становился смелее и дерзче. Вместо того, чтобы думать о векселях, он почему-то с какою-то жадностью
стал припоминать рассказы своего брата о романических похождениях еврейки, о ее свободном образе жизни, и эти воспоминания только подзадорили его дерзость. Он порывисто сел рядом с еврейкой и, не думая о векселях,
стал есть…
Но чем больше подвигались мы на юг, тем
возбужденнее и радостнее
становился мой Борис. Весна как будто шла нам навстречу. И когда мы впервые увидели белые мазаные хатенки Малороссии, она была уже в полном расцвете. Борис не отрывался от окна. На насыпи синели большие, крупные простые цветы, носящие поэтическое название «сна», и Борис с восторгом рассказывал о том, как при помощи этих цветов у них в Малороссии красят пасхальные яйца.
В пятницу, на пятой неделе великого поста, о. дьякона водили на лекцию, и вернулся он из аудитории
возбужденный и разговорчивый. Он закатисто смеялся, как и в первое время, крестился и благодарил и по временам подносил к глазам платок, после чего глаза
становились красными.
Уверения игумна насчет золота пошатнули несколько в Патапе Максимыче сомненье,
возбужденное разговорами Силантья. «Не
станет же врать старец Божий, не
станет же душу свою ломать — не таков он человек», — думал про себя Чапурин и решил непременно приняться за золотое дело, только испробует купленный песок. «Сам игумен советует, а он человек обстоятельный, не то что Яким торопыга. Ему бы все тотчас вынь да положь».
Но и в комнатке Алексея Степановича, когда засветился в ней яркий огонек и запел начищенный к празднику самовар,
стало весело и уютно. Алексей Степанович,
возбужденный и разговорчивый, посадил с собою Никиту, но тот мрачно выдул пять стаканов чаю и, несмотря на уговоры, отправился вздремнуть до заутрени: его разморило свежим воздухом и работой.
Пытливость ума,
возбужденная чтением книг без разбора и руководителя, крепко слилась в ней с мечтательностью, и Дуня
стала вовсе не похожею на скитскую воспитанницу.
Он казался очень
возбужденным, и тон его ободрил и толстуху, и таксатора. Саня протягивала ему руку, все еще не овладев своим смущением. Ей вдруг
стало совестно рюмки с наливкой, стоявшей перед ее местом. Она посторонилась. Теркин поставил стул между нею и Первачом.
Слезы всегда действуют благотворно на потрясенный организм. Поплакав, человеку всегда
становится легче на душе,
возбужденные нервы успокаиваются и мысли проясняются.
При
возбужденной же нервной системе человек
становится чувствительным ко всему переживаемому. Картины, одна печальнее другой, проносились в его голове.
Среди простого, по их мнению глупого белорусского населения, им и в голову не приходило принимать какие-либо предосторожности, а это население,
возбужденное слухами о событиях в Польше и Литве,
стало однако сильно толковать, что паны что-то не даром разъездились, что-то недоброе замышляют, и что за ними надо поприсматривать.
Татары вначале охотно, по-видимому, признали себя подданными христианской державы, но вскоре,
возбужденные магометанским духовенством и фанатиками,
стали тайно уходить в Турцию.
В несколько
возбужденном состоянии шел Лука Иванович минут пять. Но он нисколько не чувствовал себя неприятно-раздраженным: напротив, ему
стало весело, еще веселее, чем в начале прогулки. К такому разговору с генералом он вовсе не готовился, но разговор сам собою вышел далеко не сладкий и кончился резким отказом.
Перед
возбужденным воображением его носилась яркая картина горькой домашней нужды, и чем ближе к празднику, тем ярче и нуднее
становилась она.